Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]
— Бабуль, ну я ж на полчаса, мы уходим…
— Войт-то увидит…
— Много он одной башкой с кола увидит!
— Тьфу, нехристь! И как вас только земля носит — некрещеных, да…
— Бабуля…
— Не пущу, сказано! Ему сейчас спать — самое дело? Дня через три поднимется — тогда, и увидитесь!..
— Эрик! — радуясь собственному голосу, позвал Олег. Попытался приподняться — закружилась голова, заболело все тело, в ушах пошел звон, а перед глазами опустилась красная шторка. Как тогда, после раны, полученной от Гоймира…
Йерикка взлетел на сеновал птицей. Сел рядом, бережно коснулся плеча Олега. Левая рука рыжего горца висела на перевязи из ремня.
— Как ты? — тихо спросил он.
— Нормально, — торопливо ответил Олег. — Погоди, слушай, как там все?
Йерикка широко заулыбался:
— Да как-как… Часовые-то тебя увидели. Бой начался. Да такой, что мы услышали. Атаковали с тыла засаду, ну и не ушел никто. Хангары сунулись позже, мы их огнем Там меня в руку и цапнуло… Пустяк, заживает уже.
— Убитые есть?
— У нас — никого. У Квитко один, да у Дрозаха — трое… это если тех, что в лесу убили, не считать. Могло быть хуже. Офицеров ты прикончил?
— Я… Эрик? — нерешительно сказал Олег.
— Ты что? Плохо? — забеспокоился тот.
— Нет… то есть, да, — сбился Олег. — Мне не так плохо… Эрик, я девчонку убил. Снайпера, который наших подкараулил…
— Я видел крест, — ответил Йерикка. — Что ж, все было честно… насколько вообще это бывает честно с ними. У нас вот тоже…
— Что? — Олег повернул голову. Йерикка медлил. — Говори, раз начал…
— Скажу, — поморщился Йерикка. — Чета Стойгнева погибла. И еще одна чета, из племени Касатки. Они вместе были.
— Стойгнева? — Олег напрягся. — А как же Яромир? Стойгнев ведь…
— Его брат, — подтвердил Йерикка. — Что Яромир?.. Он ночью ремень от снаряжения в клочки изгрыз, как нам сообщили…
— Как это случилось? — тихо спросил Олег.
— Как… Заманили в засаду на перевале в Моховых Горах. Наших троих и двоих
Касаток взяли в плен. Связали, положили на леднике, ну и начали водой поливать, пока они все в лед не вмерзли… — Йерикка подумал и добавил так, словно это и было единственно важным: — Никто из них не предал. А тех, кто их казнил, на другой день всех в снег уложили, там же, в горах. Не скучно ребятам будет спать во льду…
— Да… — откликнулся Олег. — А где это я?
— А, — оживился Йерикка, выловил, соломинку и прикусил ее, — на сеновале у одной бабки. Ох, ругательница! — он восторженно покачал головой. — Мы ей говорим: "Спрячешь? Раненый…" — ну, ты, по правде сказать, вроде был уже и не раненый, а холодненький, тебе две пули под жилет в бок справа попали, а третья — в левое бедро… Так вот. Она как начала нас крыть! А сама на сеновал ведет и место показывает. Мы тебе помочь, а она на нас с метелкой: "Идите отсюда, сама я!"
— Что, я… очень плохой был? — спросил Олег, и Йерикка честно признался:
— Мертвый ты был, Вольг. Я было попробовал тебя вытащить, да ты уж, наверное, до самого вир-рая добраться успел, я тебя только и смог — не отпустить совсем. А бабуля тебя за двое суток на этот свет перебросила. Не иначе, как у нее в юности Числобог бывал да и передал знания. Она ведь и пули из тебя без ножа вынула!
— Так я двое суток здесь?! — изумился Олег.
— А сколько же? — Иерикка улегся на сено. — Йой, хорошо… Мы тебя навещали все это время… по-тихому, конечно, мы тут, в лесу, стоим, недалеко.
— Уходите ведь? — тоскливо спросил Олег. — Бросаете, как Богдана? Йерикка, глядя на крышу, кивнул:
— На Темное… Ты не рвись, мы пришлем за тобой.
— Странно оставаться, — признался Олег. — Пушки мои где?
— Ты что, правда боишься?
— Боюсь, — вздохнул Олег. — Знаешь, как страшно, когда… вот такой, шевельнуться не можешь…
— Мы же никого с тобой оставить… — начал Йерикка виновато, но Олег его перебил:
— Ладно, это я немного расклеился. Все будет о'кей. Это на продвинутом международном языке Земли — на американском — значит: хорошо.
— Послушай, Вольг, — Йерикка повернулся на бок, устроил локоть в проминающемся сене, — а о чем ты думал, когда, рванул под огнем через огороды? Только по-честному: о чем? Ведь ты… на смерть побежал!
— О разной фигне, — честно сказал Опег. — А что убьют — я и не подумал. Только когда упал… Понимаешь, лежу, небо красное, а на листке жук сидит. И жрет этот листок, сволочь! — Олег хрюкнул". Потом задумался и добавил: — Просто офигеть, до чего эта дура старая равнодушна к лучшему из своих творений!
— Ты о природе? — догадался Йерикка.
— О ней, — неохотно ответил Олег. Ёму снова захотелось спать. — Никому мы не нужны, кроме самих себя. Я это понял, когда дед умер…
— Да и самим себе, похоже, не очень, — Йерикка сел. — После этого боя посмотрел я… лежат две сотни наших молодых парней. Славян, как ты, как я. В хряпу! — он рубанул воздух рукой: — В месиво нарублены… месиво со свинцом. А мне не противно, не страшно — Я РАДУЮСЬ! Самые свирепые хищники добрей, чем мы, люди.
— Почему, Эрик? — тихо спросил Олег.
— Да потому, что они ничего не хотят, — ответил Йерикка, — ничего, они всегда довольны своей жизнью. А человек всегда недоволен… а как жизнь менять? Наверное — только так… и знаешь, что самое поразительное? — Йерикка
сцепил руки на поднятом колене. — Всей этой стрельбой действительно МОЖНО изменить мир к лучшему. Высокая идея — суть не ОПРАВДАНИЕ для пролитой крови, а то, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО её ОПРАВДЫВАЕТ.
— А данваны? — спросил. Олег.
— Они как раз не хотят ничего менять, — покачал головой Йерикка.
— Знаешь, чего мне хочется? — Олег осторожно пошевелился, ложась удобнее. — Если мы победим — чтобы ты побывал на Земле. Там есть одна такая забегаловка… Я влезу в кроссовки, в тишотку…
— А вдруг это будет зимой? — спросил Йерикка.
— Что? — изумился Олег.
— Ну, вдруг мы победим зимой?
— Да ну тебя! — засмеялся Олег и прикусил губу: — О-оххх…
— Болит?! — забеспокоился Йерикка. Олег улыбнулся:
— Нет… Так, побаливает немного… — он зевнул. — Спать охота… Послушай, Эрик, я тебя попрошу… — он смутился и умолк.
— Ладно, — кивнул тот, привалясь к стене сеновала.
— Что? — удивился Олег.
— Ладно, посижу, пока не задрыхнешь.
— Я же ни словечка…
— Считай, что я прочел твои мысли. Спи, Вольг. Пушки твои я тут, рядом оставлю. Спи.
Закрыв глаза, Олег уснул почти сразу. Он только услышал еще, как Йерикка насвистывает грустную песенку.
* * *На сеновале мальчишка отлеживался еще двое суток. На Земле такие ранения уложили бы его в постель на месяц, и это считали бы хорошим сроком. Но тут получалось по-другому.
Баба Стеша оказалась до невероятности криклива и ворчлива, но она отлично кормила Олега и лечила непонятными и действенными методами. Однако и она пришла в легкое изумление, когда утром третьего дня обнаружила мальчишку у дверей сеновала: все еще морщась, он колол дрова.
Баба Стеша вытянула Олега полотенцем по спине и погнала обратно на сеновал, поливая бранью за то, что он вылез наружу. А запихав мальчишку в укрытие, она остановилась в дверях, убрав руки под передник, изумленно покачала головой:
— Ой народ горцы! Из стали откованы… Тебе бы лежать, малый, слышишь?
— Слышу, — отозвался Олег. — Я себя нормально чувствую!
— Про то и говорю… — непонятно ответила старуха. — Ой, народ… Бог-то, кажись, за вас.
— Говорят: бог-то бог, да и сам не будь плох! — откликнулся: сверху Олег. Баба Стеша фыркнула, как молодая, и ушла в дом.
Лежа на пахучем сене с руками, заложенными за голову, Олег лениво размышлял "за жизнь". В щели под стрехой пробивались широкие лучи солнечного света. "Погода — как по заказу, — весело отметил Олег, — ребятам сейчас хорошо. Да и мне будет неплохо их догонять. Завтра и уйду…"
От этого решения настроение стало вообще радужным. Сутки, другие — и он вновь со своими… Но тут по какой-то странной прихоти сознания Олег задумался над происходящим вообще. Чудно как-то все сложилось. Откуда враг узнал столько вещей, которые должны были быть известны партизанам — и больше никому? Место встречи, место лагеря Гоймира, о том, что горцы хотели встретиться в Сосенкином Яру? Вся эта канитель с засадами, окружением,
ловушками — ее мог затеять лишь знающий человек, посвященный в дела четы… даже нескольких чет! Сорвалось-то по чистой случайности! "Благодаря мне," — весьма гордо заметил Олег, шурша сеном и потягиваясь в нем — все еще осторожно, чтобы не вызвать боль. Но рана вроде бы не тревожила… Он снова начал думать о завтрашнем дне — и отвлек его от этих мыслей разговор.
За стеной.
Олег знал, что стена эта выходит в один из переулков, а тот, в свою очередь, выводит к дороге вдоль реки. Он не раз посматривал от нечего делать на этот переулочек, где в подсохшей за последние дни пыли и в зарослях странных красноватых лопухов рылись куры. Люди тут ходили редко — да, и вообще в Сосенкином Яру их жило куда меньше, чем в Стрелково.
